Злата вернулась с улицы минут через десять. В начале она принесла воду, затем ходила за сосновыми поленьями, отдельно хранящимися для растопки. И пока женщина склонилась к очагу, на второй лавке заворочались ее старшие детки-сорванцы.
Вот казалось бы, на время топки избу нужно покинуть, иначе угоришь в дыму, верно? Как бы не так! У плохой хозяйки подобное действительно возможно, но Злата не из плохих хозяек. На растопку она использует сухую осину или сосну, а когда дрова разгорятся, аккуратно подкладывает березовые или еловые поленья. Дым из устья печи поднимается вверх, к потолку, и тонкой струей следует к «волчку», в итоге сажей покрыты только потолок да стены поверху разве что на двадцать-тридцать сантиметров. Зато под потолком можно по-холодному коптить рыбу, чем Злата и занимается, разве что мясо здесь почему-то не заготавливают. Впрочем, как я заметил еще в Копорье, мясо в чистом виде употребляется новгородцами крайне редко, в основном добытое с охоты. Исключение составляют разве что зажиточные купцы, княжеские приближенные, ну и так далее, вверх по ранговой «лестнице».
– Мама, я хочу кушать!
– Кушать, мама!
Первой заканючила старшая, Любомила, и ее тут же поддержал средненький, Захарка. Головки обоих златовласых шельмецов оказались на одном уровне, сонные, с растрепанными волосами, дети показались мне сейчас особенно милыми. Какое же заблуждение… Я даже чуть глухо застонал, вспомнив о суете вечно находящихся в движении, вечно спорящих и пытающихся подраться сорванцах. Правда, при этом они неизменно заступаются друг за друга на улице, играя со сверстниками. Малыши немножко дичились меня поначалу, когда я только стал приходить в себя после огневицы – так местные называют продолжительный жар. Но вскоре детская непосредственность и любопытство пересилили настороженность. Я же имел глупость начать с ними играть, м-да… С тех самых пор мелкие меня и будят, и каждую свободную минуту пристают, желая порезвиться или, на худой конец, послушать сказку. И тогда мне приходится лихорадочно копаться в памяти Андерса, вспоминая хоть что-то из скандинавских мифов…
– Сейчас буду кашу варить! А пока идите к дяде Андрею, помолитесь с ним!
Ну зачем, зачем же я обратил на себя внимание?! Притворился бы, что еще сплю, эх… Между тем оба горячих от сна, сладко пахнущих детских тельца забрались на мою лавку, обложив с обеих сторон, начав громко требовать:
– Сказку, сказку!
– Историю!
Ну вот опять… Любомила хочет сказку, причем из разряда добреньких, чтобы там была красна девица и добрый молодец. А Захарка обожает любые истории о ратных подвигах, причем желательно из лично пережитых мной. И ведь главное, что слушать хотят оба, а вот уступить друг другу просто никак!
– Тихо! Тихо, Мишутку подымете! Сами тогда возитесь!
Хитрецы мгновенно замолчали, а я, развернувшись к единственному в избе образу Спасителя, стал четко, нараспев читать:
– Царю Небесный, утешителю души истинны…
Краткого молитвенного правила Серафима Саровского здесь, конечно, не знают, зато его знаю и помню я. И, в отличие от семьи Георгия, регулярно его читаю, утром прося благословения на день и освящая ложе на ночь. Домочадцы десятника были немного удивлены моим поведением: здесь полные молитвы пока плохо знают. Более того, читать их регулярно, утром и вечером, попросту невозможно – нет требуемого количества молитвословов, и наизусть все не запомнишь. Поэтому люди молятся как могут, обращаясь к Богу простыми словами, от сердца, да выстаивают всю ночь на воскресной литургии.
Но удивление не значит осуждение – к очередной моей «особенности» хозяева привыкли очень быстро, даже попросили, чтобы я выучил словам молитв и детишек. Вот я и учу…
Злата между тем принялась энергично месить тесто. Скоро уже придет Георгий, растопит печь, и тогда уже вся изба наполнится ароматами каши и ржаного каравая…
Впервые полную технологию выпекания хлеба я увидел в доме Георгия. Ох, непростое это дело, непростое… Хочешь ароматный, хрустящий каравайчик? Пожалуйста, бери зерновую смесь и мели муку огромными каменными жерновами. Сколько требуется помолов для изготовления мучной пыли? Шесть, семь? Может, восемь?! И ведь впрок мука не намалывается, иначе в ней тут же заводятся всякие жучки-червячки. Так что каждый раз крутить приходится тяжеленный жернов, держась обеими руками за деревянный шест… А потом ведь надо замесить опару в чистой колодезной воде, да несколько дней дать ей подойти.
Вообще, конечно, у женщин здесь трудов не перечесть, и они далеко не простые. Скажем, банально воды в дом принести – так ведь ее еще в колодце набрать надобно! А потом тащить на плечах коромысло с ведрами немалого веса… А уход за собственной скотиной? Ее потребно и накормить, и напоить. Правда, дико жрущих свиней у Георгия на подворье нет, только куры да козы, но и им нужно натаскать что зерна, что воды. А стирка? Мыла тут не знают, пользуются раствором воды и золы, чаще березовой, – щелоком. Вот попробуй натаскать воды на большой чан, да нагреть ее, да замочить в ней все грязные вещи – а с двумя малыми сорванцами их будет предостаточно, – да протереть вручную все грязные пятна, да после выжать… Это не говоря уже о грудничке – ведь здесь нет ни памперсов, ни марлевых подгузников, так что…
Но при всем при том труд хозяйки в «мегаполисе» Новгороде и труд хозяйки в той же деревне разительно отличаются: на селе он гораздо сложнее, по крайней мере летом. Ибо там баба мужику и в поле помогает, и скотины там гораздо больше, и уход за ней ложится целиком на женские плечи. Но все же назвать денно и нощно хлопочущую по дому Злату белоручкой у меня язык не поворачивается…
После прихода Георгия вся семья дружно позавтракала под детский смех и недовольный ропот отца, когда малыши совсем уж расходились. Закончив трапезу, я встал и низко поклонился хозяевам, после чего накинул на плечи теплый тулуп, спрятал ноги в валенки, а голову в шапку и, кряхтя, выбрался на улицу. Сегодня мне предстоит очередная тренировка – с каждым днем я прохожу все большую дистанцию, в надежде в ближайшем будущем перебраться на ту сторону Волхова.
Господин Великий Новгород, легендарный город Древней Руси, бунтаршее гнездо! Оно породило не одно поколение предприимчивых купцов и отчаянных пиратов-ушкуйников, разграбивших шведскую Сигтуну (после похода столица перестала существовать) и трижды сжегших Сарай – стольный град Золотой Орды! Новгородские «викинги» громили викингов природных, не раз нанося поражения норвежцам и шведам, били волжских булгар и татар. Князья Великого Новгорода – Олег Вещий, Владимир Красное Солнышко и Ярослав Мудрый – трижды захватывали власть над всей Русью! Неудивительно, что город добился права выбирать правителей по собственному желанию, то приглашая их на княжение, то изгоняя их из своих пределов.
Выйдя за ворота, я пошел по деревянной мостовой, стараясь не делать резких движений. В очередной раз посмотрев под ноги, не смог сдержать улыбку, вспомнив день, когда впервые ступил на дерево «тротуаров».
Нет, конечно, первым, что поразило меня, было многолюдье и шумность улиц, от которых я успел отвыкнуть за время пребывания в одиннадцатом веке. Но сколь же сильным было мое удивление, когда я опустил взгляд и увидел рубленые плахи! Я, конечно, изучал этот исторический период, когда готовился к погружению, но благоустроенность Новгорода одиннадцатого века почему-то оставил без внимания.
Между тем город поражает. Раскинувшийся по обоим берегам Волхова, он включает в себя три конца – Неревский, Людин (Гончарский) и Славенский, и по моим приблизительным подсчетам численность его населения составляет никак не меньше двадцати пяти – тридцати тысяч человек.
Моя цель сегодня – попасть на новгородское торжище, торг. Купеческий центр Древней Руси просто обязан иметь великолепный, шумный, притягивающий взгляд и опустошающий кошель торг – и он его имеет. Вот только находится он на Славенском конце, противоположном от Неревского, где живет Георгий с домочадцами. И переть туда мне без малого три километра – и это только до моста через Волхов.