При входе в тронный зал, когда перед моим лицом был отдернут парчовый занавес, по принятому церемониалу я должен был пасть ниц. Правильно ли я поступил или нет, но опустился лишь на одно колено, склонив голову и приложив правую руку к груди – жест уважения с сохранением собственного достоинства. В тот момент я был очень зол: во-первых, рассчитывая провести переговоры с базилевсом Романом, я и затачивал свои аргументы под мужское мышление императора-воина. Женщины же порой могут быть просто нелогичны и даже некомпетентны, особенно в вопросах государственных. Какие бы ни ходили слухи о мудрости Евдокии, я не мог быть уверен в этом – лесть ведь никто не отменял. Во-вторых, мне сразу дали понять мою значимость как посла, приведя во дворец пешком. Действительно важным посланникам обязательно предоставляли пышно украшенных лошадей, если же коня нет – то это прежде всего знак немилости государя. В-третьих, сильное раздражение вызвало показательное вождение по богато украшенным коридорам дворца, между шеренг построившихся северян-гвардейцев. Последние замерли словно ледяные глыбы, напрочь игнорируя мое присутствие. И наконец, я никогда не любил звук органа, ударивший по ушам в момент моего входа в тронный зал!

Но стоило мне лишь поднять взгляд на императрицу, как все раздражение разом ушло, сменившись недоверием, удивлением, восхищением… и ощущением того, как наливается тяжестью низ живота из-за прильнувшей к нему крови. Последний факт был настолько неожиданным, что я невольно опустил глаза, словно подросток, засмотревшийся на красивую взрослую женщину, заметившую его интерес. Более того, я вдруг почувствовал, как загорелись мои щеки – и все это под глухой и недовольный ропот в тронном зале.

И вдруг раздался мелодичный голос этой необыкновенной женщины! Ведь по дворцовому церемониалу я должен был излагать свои просьбы и предложения через логофета, местного министра. Но, к всеобщему удивлению придворных, василисса обратилась ко мне напрямую. Подняв глаза, я успел разглядеть в уголках ее губ тень чисто женской лукавой улыбки, что, впрочем, тут же исчезла. Но и во взгляде императрицы что-то такое мелькнуло… Похожее на удовольствие от моего искреннего, неприкрытого восторга и интерес к моей скромной персоне.

Последний факт меня явно обнадежил. Я уже было открыл рот, чтобы заговорить… и закрыл его, поняв, что начну речь на плебейской ромайке, в то время как знать говорит на койне… Вновь залился краской и заговорил чуть рассерженно из-за проявленной мной слабости:

– Прекрасная василисса! От своего государя я должен передать послание базилевсу. Кесарь Ростислав предлагает императору Роману вечный мир, дружбу, военный союз против агарян, а также свою помощь в борьбе с морскими разбойниками Русского моря.

Евдокия слегка изогнула соболиную бровь, демонстрируя этим легкое недоверие.

– С морскими разбойниками? Но наши союзники, прибывшие ранее из Херсона в Константинополь, заявили, что на их корабли напал флот русов из Таматархи.

От последних слов императрицы явственно повеяло холодом – могильным холодом. Любовную дрожь как рукой сняло, зато мысли мои тут же прояснились.

– В таком случае, что они скажут теперь, поговорив со спасенными нами моряками?

Василисса позволила себе легкую усмешку, напрочь игнорируя вытянувшегося у трона логофета, чье лицо окаменело.

– От кого же их спасли? От мнимой угрозы нападения готов, внемлющих каждому слову кесаря Ростислава? Или от морских разбойников, разбитых вами, наварх Андрей? Говорят, либурны под вашим началом живо гнались за варяжской ладьей, но так ее и не догнали… Интересно и то, что позже вы показали нашим союзникам остовы сожженных галер, но ни одного трупа нападавших. И кстати, очевидцы видели, как разбойники увели в свое логово три захваченных галеи. А на приколе стояло только два сожженных корабля… Сумеете это объяснить, наварх?

На мгновение я застыл соляным столпом, мысленно кляня себя за то, что предал морю тела павших при абордаже товарищей: ведь их можно было показать фрязям! И еще за жадность с галеей – как оказалось, венецианцы очень даже умеют считать и сопоставлять факты! Но прежде, чем я успел открыть рот, Евдокия еще крепче меня припечатала – точнее, попыталась это сделать:

– И как я понимаю, теперь кесарь Таматархи попросит вернуть ему Херсон и Сугдею, не правда ли?

– Нет! – горячо заверил я. – Этого мой государь не желает. Но у меня есть просьба от жителей обоих городов и предложение самого царя Ростислава. И Херсон, и Сугдея хотят статус свободных городов с местным самоуправлением. Но для русичей и ромеев торг в них будет беспошлинным – правда, на отдельные товары. Например, на шелк и пряности для ваших подданных, на парчу, мрамор и икру Русского моря для купцов Тмутаракани. Фрязей обложат разумной пошлиной – а либурны русов станут защищать всех торговых гостей от нападений разбойников. Взамен мой государь просит признать его власть над Готией, чьи жители желают видеть его своим кесарем. – Я сделал короткую паузу и веско закончил: – В противном случае я боюсь, что варяги, прибывшие в Русское море по Днепру, станут настоящей угрозой для судов ромейских и фряжских купцов. А мой государь не станет враждовать с разбойниками, если они не тронут его подданных!

Взгляд Евдокии впился в меня, словно отточенный клинок. Но такая ее реакция неожиданно вызвала очередной отток крови вниз, которого я уже не смущался – и прямо посмотрел в глаза императрице, вернув ей короткую усмешку. Женщина побледнела, хотя цвет ее кожи и до того был совершенно молочным… Неожиданно меня отвлекло обозначившееся справа движение: от боковых колонн ко мне двинулись трое телохранителей-кувикулариев с пылающими от гнева лицами. Говорят, последних оскопляют, поскольку эти воины охраняют покои императоров… На мой взгляд, чрезмерная глупость и жестокость так калечить мужиков – на месте подобного скопца я бы первым делом прирезал основного виновника постигшей меня беды! Но телохранители тут же остановились, повинуясь едва заметному жесту василиссы.

– Я обсужу с мужем ваше предложение, посол. В скором времени вас известят о нашем решении.

– Но я ведь не рассказал о союзе против агарян…

– Прием окончен! – Зычный голос логофета, дождавшегося своего часа, оборвал мои слова.

Евдокия, сохраняя маску царственной непроницаемости, с изяществом встала с трона. Мне осталось лишь в очередной раз опуститься на колено и склонить голову, исподлобья наблюдая, как императрица покидает тронный зал.

Господи, хоть бы я не перемудрил с завуалированными угрозами… А то ведь можно оказаться и в Нумеро – особой ромейской тюрьме, где с узниками вытворяют всякие нехорошие вещи типа кастрации или выжигания глаз. Ростиславу же позже передадут, что его посол заблудился да и пропал на улицах гигантского Царьграда. А что, с кем не бывает?! И ведь даже оружия с собой в город не взять – запрещено русам ходить с оружием по Константинополю…

Глава 2

Ночь после приема в Магнаврском дворце

Спальные покои императора

Их жаркое дыхание сменялось словами любви, а нежные поцелуи – страстными. Легкие, ласкающие прикосновения мгновенно перетекали в крепкие объятия, и могучий мужчина едва ли не до боли сжимал в них свою женщину. Последняя же буквально таяла в его сильных руках, ощущая себя безгранично защищенной от целого мира – и совершенно беззащитной перед ним. Настоящая, искренняя любовь, когда каждый готов пожертвовать собой ради близкого, сплела их души и тела воедино, позволяя насладиться сокровенной супружеской близостью… В эти мгновения они признавались в чувствах – но гораздо красноречивее говорили их глаза, сверкающие в полутьме покоев.

Они были счастливы.

Императорская чета могла лишь изредка проводить время вдвоем – базилевс-воин большую часть времени проводил в походах или военных лагерях, тренируя войско. Вот и сегодня он только вечером прибыл из Эпира, где хилиархии Никифора Вотаниата спешно готовились к войне с норманнами. Роман остался доволен усилиями полководца и выступил с вдохновляющей речью перед стратиотами, напомнив им о победе у Бари, после чего принял участие в учебном сражении.