Тяжелое серое небо было строгим и недружелюбным, холодный ветер шумел в пустых кронах деревьев и пытался пробраться под одежду. Редкие птицы перелетали с ветки на ветку и казались нахохлившимися и сердитыми, будто мы были виноваты в наступлении холодов, а природная закономерность здесь вовсе ни при чем. Слуги-вампиры собирали в кучи сухую опавшую листву и жгли костры, так что над землей тянуло дымом. Дождей в эти дни не было, и мы сошли с площадки перед домом, вымощенной камнем, и неторопливо побрели по засаженной дубами аллее, не боясь увязнуть в грязи. Заколоченный господский дом казался особенно запущенным и зловещим, и трудно было поверить, что в нем когда-то вообще жили люди. Взглянув на него, я снова подумала об Атламли, о котором никто не заботился и который с каждым проходящим годом все больше превращался в развалины. Переживет ли тот дом еще одну зиму?..

— Жутковато здесь находиться, — тихо сказала Оттилия, словно прочитав мои мысли. — Как Нарцисса может тут жить круглый год? Почему не переедет в город?

— Потому что здесь ее все знают и ценят за ее целительский талант, — задумчиво сказала я. — Да и общество здесь, в провинции, попроще. А в столице снобистское отношение знати чувствуется острее, и игнорировать его трудно любому. Даже такому… непростому вампиру, как Нарцисса. Кстати, я так и не поблагодарила тебя за то, что ты все бросила и примчалась мне на помощь, прихватив остальных, несмотря ни на что.

Оттилия рассмеялась.

— То есть благодарность ты начинаешь испытывать только после угрызений совести, что втянула нас в очередную авантюру?

— Похоже на то, — согласилась я. — Но я совсем не ожидала, что вы так скоро вернетесь из Шалевии. Как там все прошло?

Поскольку я в тот момент смотрела на Оттилию, от меня не укрылось, как по ее слегка мальчишескому лицу пробежала тень. Но она не стала делать вид, будто ничего не случилось, а со вздохом призналась:

— Кейну там было тяжело. Его до сих пор мучает чувство вины из-за того, что произошло с его двоюродным братом, и в поместье он чувствовал себя не в своей тарелке. Я ведь еще ожидала, что та девица, ну, его троюродная сестра, предпримет какие-то активные шаги, чтобы обратить на себя его внимание, но Кейн ее просто не замечал. И дело не в том, что он не видел никого, кроме меня, а в том, что он все время был в своих мыслях.

— Ему просто нужно время, — осторожно сказала я, не ожидая ничего подобного. Мне самой Кейн в эти дни казался таким же, как обычно, хотя, возможно, поглощенная собственными переживаниями, я просто не замечала очевидного. — Прошлое бывает трудно отпустить.

Оттилия на секунду остановилась и устало потерла лоб, а в ее глазах показалась озабоченность, каким-то образом неприятно состарившая вампиршу, и это открытие меня поразило. Ей как будто разом стало не тридцать три, а сорок три года.

— Он тяжело переносит обращение, — наконец неохотно призналась она. — Жажда крови неприятна, но к ней можно привыкнуть, а вот смириться с потерей магических способностей… Это очень тяжело. Кейн не говорит об этом, но я-то и так все вижу!

На секунду прикрыв глаза, я попыталась вспомнить ощущения, когда на меня надели антимагические кандалы, и почувствовала прилив облегчения из-за того, что родилась полукровкой и соответственно мне вампиршей никогда не стать. Ведь если меня можно было бы обратить, я стала бы такой же низшей, как и Кейн, и о магических возможностях можно было бы забыть… Одновременно я ощутила укол вины перед Оттилией за подобные мысли, но сама вампирша, к счастью, в тот момент смотрела в другую сторону и не видела моей реакции.

— Я знаю, что это временно, — продолжила Оттилия более спокойно. — Но мне тяжело видеть, что ему плохо, и я стараюсь сделать все, чтобы он не расстраивался так из-за магии…

Сбоку от аллеи наше внимание внезапно привлекли две фигуры — одна высокая и широкоплечая, а вторая маленького роста и худенькая. Присмотревшись, я неожиданно узнала в них Фроста и Бьянку, а потом разглядела, что светлый эльф учил прорицательницу стрелять из лука. Она была снова в штанах и рубахе, а русые волосы заплела в тугую косу и рядом с эльфом казалась удивительно хрупкой. Метрах в десяти от них на стволе поваленного дерева в ряд лежали несколько красных яблок, а Бьянка, старательно прищуривая левый глаз, целилась в самое большое. Однако даже издалека мне было понятно, что ничего у нее сейчас не выйдет — наконечник стрелы ходил из стороны в сторону, а рука, оттягивавшая тетиву лука, дрожала. Наконец Бьянка отпустила руку, стрела исчезла где-то за деревьями, не задев яблока, и прорицательница разочарованно вздохнула, опустив лук, и виновато посмотрела на своего учителя. Однако Фрост только улыбнулся и что-то ей сказал, после чего Бьянка заулыбалась. Уловив краем глаза какое-то движение, я повернулась и увидела, что Оттилия смотрит на меня с выражением веселого недоумения, и в тот момент я с облегчением поняла, что это только из-за тревоги за Кейна она казалась старше, а на самом деле она еще совсем молодая.

— Знаешь, сначала я подумала, что Бьянка поехала с тобой, потому что ей захотелось приключений. Ну, еще у меня была мысль, что она неровно дышит к Кейну и его обращение в вампира выбило ее из колеи… — Я удивленно взглянула на подругу, но она лишь пожала плечами и хитро прищурилась. — Но вот сейчас я думаю — а в Кейне ли вообще дело?.. Кстати, а она тебе как-нибудь объяснила, почему поехала с вами?

— Месяц назад у нее было видение, о котором она наотрез отказалась рассказывать, а потом заявила, что должна поехать со мной.

— Как ты думаешь, а велика вероятность того, что ей вдруг захотелось научиться сражаться и потому она просто попросила кого-то обучить ее стрелять?

— Сомневаюсь, — честно ответила я.

— Что ж, тогда потом посмотрим, к чему это все приведет… Интересно, что же она такое увидела, раз согласилась немедленно все бросить и поехать с тобой? На вид она такая… — Оттилия запнулась, подыскивая слова, и неопределенно махнула рукой куда-то в сторону. — Такая домашняя, смирная, правильная. Почему ее вдруг потянуло на опасности?

— Смирная не смирная, а, когда ты сообщила о моем готовящемся аресте, именно она сохранила ясную голову и привела меня в чувство. — Я усмехнулась и рассеянно коснулась своей щеки рукой. — Дала мне по физиономии, чтобы я поскорее взяла себя в руки. Так что в сложной ситуации на нее положиться вполне можно.

Оттилия громко хмыкнула — в ее смешке мне отчетливо послышалось одобрение — и мы пошли дальше. Флигель и дом почти скрылись из виду, а вокруг как будто стало темнее — аллея дубов была длинной, деревья — высокими, и небо казалось теперь совсем далеким, оставшимся где-то далеко за ветвями. Какое-то время мы молчали и вслушивались в шелест листьев под ногами, а я все ждала, когда Оттилия начнет говорить. Ведь было понятно с самого начала, что на прогулку она вытащила меня не просто так…

— Как ты? — наконец спросила она, когда мы отошли уже совсем далеко от дома и свернули на какую-то боковую тропу. — Для тебя последние полтора месяца прошли совсем нелегко.

— Все в порядке, — нейтрально отозвалась я.

— Врешь, — без малейших сомнений изрекла Оттилия, а потом искоса посмотрела на меня и уставилась обратно на дорогу. — Ты бы видела свое лицо в эти недели. Да, ты сосредоточилась на том, чтобы доказать свою невиновность, но на самом деле тебе плохо, хоть ты пытаешься это скрыть. И это вижу не только я, остальным тоже все очевидно! Да и понятно, поскольку сейчас все произошло почти по тому же сценарию, как и твой арест два года назад!

— Оттилия, ну зачем ты мне это говоришь? — не выдержала я. — Хочешь узнать правду? Я злюсь, я уязвлена, меня выводит из себя осознание того, что меня снова сделали козлом отпущения, причем это снова сделал тот, от кого я этого меньше всего ожидала!

Еще несколько шагов мы прошли в тишине. Глядя на высокие старые деревья вокруг, я вдруг вспомнила живописный дворцовый парк в Бэллиморе и свои мечты о прогулках там ранней осенью с Адрианом. Ранняя осень уже прошла, но что-то до сих пор ни парка, ни прогулок, ни Адриана я рядом с собой не видела. Кажется, эта мысль оказалась последней каплей, потому что в тот момент я остановилась, будучи не в силах идти. Горло сдавило, стало тяжело дышать, и я даже провела рукой по шее, удивляясь, почему мне так сильно давит застежка плаща. Но нет, дело было совсем не в ней. Гнев и обида, которые я испытывала в эти дни и старательно пестовала, внезапно отпустили, и на первый план вышло иное чувство, до сих пор тщательно подавляемое, поскольку оно делало меня слабее, — отчаяние.