– Как можно было так её подшить? Я вас спрашиваю – как?! Чтобы я растянулась на сцене прямо посреди действия?
– Мисс Уилфред…
– Если, по-вашему, это нормально, то выступайте сами! А я не желаю рисковать собственной шеей!
– Но, мисс Уилфред…
– Я так понимаю, наш дорогой директор наконец-то нашёл мне дублёршу?! Раз вы считаете, что можете больше не прислушиваться к моим словам!..
– Послушайте, мисс Уилфред…
– Слышать ничего не желаю! В этом театре отвратительно относятся к людям! Я немедленно увольняюсь!
– Дорогая, будьте снисходительны, – вступил новый голос. На этот раз знакомый – с первого ряда поднялся мистер Хогарт и направился к сцене, молитвенно прижимая руки к груди. – Маргарет, дорогая, уверен, это лишь недоразумение…
– Как это может быть недоразумением, если я сотню раз объясняла, как стоит подшить это платье? – воинственно подбоченившись, не желала уступать позиций женщина. – Или моё мнение теперь здесь совсем ничего не значит?
– Разумеется, значит, дорогая, – несколько утомлённо возразил директор, а затем достал носовой платок и вытер им лоб. – Вы главное достояние нашего театра…
Говорил он, однако, без особого пыла, словно вовсе не пытался переубедить женщину. И мне показалось, что он делал это не потому, что ему на самом деле было всё равно, а оттого, что подобную картину наблюдал не впервые, прекрасно зная дальнейшее развитие событий и, возможно, некоторые реплики. Присмотревшись повнимательнее, я убедилась в своей правоте – прочие присутствующие как ни в чём не бывало занимались своими делами, не обращая внимания на разгоревшийся скандал. Похоже, к подобным сценам они все были вполне привычны. Дирижёр и музыканты в оркестровой яме перебирали ноты и негромко о чём-то советовались. На дальних рядах и балконах горничные продолжали уборку. Болезненного вида молодой мужчина с усиками щёгольского вида сидел на стуле на сцене и скучающе наблюдал за спором. Мужчина был брюнетом и обладал, в общем-то, красивой наружностью, но его здорово портило выражение безграничного презрения ко всему окружающему миру на бледном, нездоровом лице. Ещё несколько человек расположились в зале на первых рядах. Лиц я не видела, но подумала, что это тоже актёры. На задворках сцены время от времени появлялись рабочие, которые в данный момент были заняты тем, что налаживали освещение и устанавливали новые декорации.
– Только я этого что-то совсем не чувствую! – спор на сцене разгорелся с новой силой, и актриса зло топнула ногой. – Думаете, я не знаю, что вы все за моей спиной строите мне козни? А ведь я единственная, кто в этом чёртовом театре хоть что-то делает! МакКинли пьёт, Гровер ворует…
– Что-о-о?! – протяжно взвыл брюнет, разом растеряв весь свой богемный вид, и одним движением вскочил на ноги. – Да как ты смеешь?!.
– Правда глаза колет? – язвительно прошипела женщина. Сузив глаза, она вдруг стала удивительно похожа на рассерженную кошку, которой наступили на хвост. – Не так ли, милый?
– Клевета! – как-то по-женски взвизгнул, по всей видимости, упомянутый ею Гровер. В руках он беспокойно мял какие-то листы – должно быть, сценарий. Пальцы у него были белые, длинные, кисти неприятно напоминали пауков. – Сама рыщешь по театру в поисках свежих слухов и сплетен и разносишь их по окрестностям, как помойная крыса – чуму!
Последнее сравнение оказалось особенно ярким, и лицо актрисы перекосилось от злости.
– Ничтожество, – выплюнула она в ответ.
– Истеричка, – отрезал тот.
– Посредственность, – припечатала актриса, что, видимо, в её арсенале оскорблений обладало какой-то особой силой. Затем она гордо выпрямилась, подобрала подол платья и удалилась со сцены куда-то за кулисы. Полная дама, на которую она кричала в самом начале, проворно поспешила следом, что при её габаритах было не так легко. Молодой человек посмотрел вслед актрисе с выражением глубочайшего отвращения на лице, затем вернулся на своё место и начал аккуратно разглаживать безнадёжно помятый сценарий. Мистер Хогарт глубоко вздохнул, осмотрелся, и только сейчас заметил нас. Всё это время мы с Анабелл стояли молча у дверей, издалека наблюдая за развернувшимся представлением.
Хогарт очень резво направился в нашу сторону, вызвав удивлённые взгляды актёров. Усталость на его лице сменилась выражением самого искреннего радушия.
– Я счастлив видеть вас, мисс… – тут он осёкся, театральным жестом прижал ладонь ко рту, как человек, в самый последний момент не выдавший страшную тайну, и покаянно склонил голову. – Приношу свои глубочайшие извинения. Я всё помню, и мы обойдёмся без имён. Смею ли я надеяться, что моё предложение нашло в вас отклик?
– Можно и так сказать, – подтвердила я, позабавленная витиеватостью формулировки.
– Вы не можете представить, как я счастлив! – круглое лицо директора театра стало ещё круглее от появившейся там широкой улыбки. – Это лучшее известие за весь сегодняшний день! Позвольте пригласить вас в мой кабинет, чтобы мы могли в спокойной обстановке всё обсудить?
Я согласно кивнула, Анабелл сохраняла молчание, а Хогарт махнул рукой, обращаясь к остальным присутствующим:
– Продолжайте!
На сцену поднялись несколько человек для следующего акта, а мы, следом за режиссёром, вышли из зала.
Кабинет Хогарта оказался небольшим, но обставленным добротной мебелью. На письменном столе был завал из бумаг, а сбоку скромно стояла пузатая бутылка бренди и пара бокалов. Судя по количеству остававшегося в ней напитка, директор был не прочь сырым английским вечером принять добрый глоток горячительного.
– Я смею надеяться, что вы обдумали мои слова, мисс Барнс, – обратился ко мне Хогарт, тщательно прикрыв за собой дверь.
– Ну не знаю, – иронично вставила Анабелл, глядя на меня. – Если у вас такие концерты, как сегодня, проходят регулярно…
Директор только махнул короткопалой рукой.
– Маргарет – великолепная актриса. Невероятно талантливая. Для нашего театра огромная удача, что она играет у нас. Мне очень жаль, что ваше знакомство с нашим театром началось именно с этой пренеприятной сцены. Но, как у всех талантливых людей, у Маргарет свои… привычки. Ни одна премьера у нас не обходилась без скандала во время репетиции. Таким образом она настраивается, готовится к роли, – последние слова он произнёс с неким благоговением.
Путешественница тихо фыркнула, но директор всё равно её услышал и пожал плечами.
– Все привыкли и просто терпят. Гроверу – нашему ведущему актёру – конечно, приходится тяжелее остальных, потому что именно ему чаще всего адресованы её нападки. Но у него свои особенности, и нам – простым смертным – остаётся только смириться.
– Мистер Хогарт, – решила перейти к делу я, – ваши вчерашние слова меня заинтересовали. Однако прошу вас принять во внимание, что я по-прежнему связана светскими условностями, и время, которое я могу провести здесь, весьма ограничено.
– Я всё прекрасно понимаю, мисс Барнс, – на этот раз директор театра выглядел вполне серьёзным. – Разумеется, я приложу все силы для того, чтобы наше сотрудничество вышло как можно более плодотворным.
Он так и сказал – «сотрудничество», и я взглянула на него внимательнее. Интересно, всё это театрально-манерное поведение – это просто маска? Так сказать, издержки профессии?
– Итак, – Хогарт предложил нам присесть и сам расположился за письменным столом. – В театре мы стараемся чередовать серьёзные, трагические пьесы с бытовыми, комическими пьесками. Но сейчас у нас, если можно так выразиться, «трагический период», и мы ставим пьесу французского драматурга Расина «Федра».
– Я её читала, – бездумно отозвалась я, даже не вдумываясь в собственные слова. Анабелл бросила на меня предупреждающий взгляд, у директора удивлённо приподнялись брови, а я прикусила язык. М-да, и не объяснишь ведь, что через сто тридцать лет Расин будет обязательным к прочтению в курсе зарубежной литературы…
– Что ж, – прервал режиссёр затянувшееся молчание, решив не заострять на нём внимание, и снова вытер лоб платком. – Превосходно. Премьера уже состоялась, хотя мы собрали, к сожалению, далеко не такой полный зал, как нам бы того хотелось. Даже некоторая скандальность постановки не помогла… Маргарет Уилфред – наша звезда, но до лавров Сары Бернар она, конечно, не дотягивает… Сама по себе пьеса весьма психологична и, по мере развития, страсти в ней всё больше накаляются. Мне кажется, что ваше, мисс Барнс, выступление в антракте смогло бы довести напряжение до ещё более высокой точки. Разумеется, при тщательно подобранном репертуаре.