– Как можно?! Наш дом в Таврии, а тут… Тут все чужое, – с грустным вздохом закончил десятник.

– И что же, никто не воспротивился? Не попытался выступить против этой подлости?

Лицо грека исказила невеселая улыбка, скорее даже ухмылка.

– А кто мог бы всех нас повести? Воины думали, что ты, стратиг, погиб, в строю осталось всего четверо декархов и ни одного турмарха, кроме Никодима. Но севаст дал ему титул азнаури и приблизил к себе. Поэтому все надеялись, что прибудут люди царя Ростислава, и уже тогда мы покинем Грузию…

– Ждать пришлось бы долго.

Десятник что-то ответил, но я уже не слушал его, погрузившись в раздумья.

Итак, теперь все стало на свои места. В разбитом воинстве уцелел лишь один тысяцкий, его банально купили – и Баграт получил под свое начало довольно крупный воинский контингент. С точки зрения разума – все четко и правильно, проигравшей стороне особенно нужны воины. С точки зрения морали – царь Грузии законченный негодяй, который знает, что за совершенное вероломство ему ничего не будет. Не смогут мои стратиоты самостоятельно покинуть страну, а Ростислав никоим образом не сможет воздействовать на нечистого на руку союзника, которого отделяют от него владения аланов.

Поломав голову над тем, как же лучше поступить в сложившейся ситуации, и наконец придя к решению, я спросил у идущего рядом Нифонта:

– Так что же случилось в битве с султаном? Почему мы сражались едва ли не со всем войском торков?

Грек понятливо кивнул и начал подробно рассказывать:

– Агаряне подготовили для ясских алдаров и грузинских азнаури ловушку – их лучшие всадники-гулямы сумели укрыться в долах между горами. И когда легкие стрелки в спешке отступили, а тяжелая конница союзников устремилась вслед, воины султана опрокинули голову их колонны одним ударом. Погибли сотни воинов, многих оттеснили прямо в воду, а дальше на тропе началась рубка лоб в лоб, практически равными силами. Говорят, сеча там была лютая! Между тем позади гулямов встали все пешие лучники султана, они буквально засыпали стрелами дружинников.

После короткой паузы десятник продолжил:

– Может, агаряне и не взяли бы верх в том бою, да только они сумели найти удобный брод через реку, и, когда на нашем берегу шла рубка, большой отряд легких всадников врага показался на противоположном. Их стрелы ударили грузинских и ясских ратников с левого, не защищенного щитом бока, и лучники били, пока не опустели колчаны. А после враг пошел дальше, смещаясь к хвосту грузинского войска, и Баграт приказал отступать, посчитав, что агаряне могут переправиться и запереть его рать в долине. Грузинские дружины двинулись прочь, а их отступление прикрыли отряды алдаров. Говорят, ясы бились до последнего человека, да только кто из нас там был? Но в любом случае султан уже не смог преследовать севаста. После боя он, как позже выяснилось, покинул пределы Джавахети.

– Вот так просто ушел? И ничего не потребовал?

Нифонт усмехнулся:

– Ну почему не потребовал? Потребовал. Платить дань и выдать за него одну из дочерей севаста.

– И что Баграт?

– Баграт? – Воин пожал плечами. – Да кто же его знает? Нам о его решениях не докладывают…

Половина уцелевших ратников стояла здесь же, в Цунде. По моему приказу воины Нифонта бросились поднимать стоящих на постое греков, хотя грузины и начали возмущаться. Да не тут-то было! После всего пережитого этой зимой, начиная с разгрома Алп-Арсланом и заканчивая известием, что Баграт «присвоил» моих людей, в сердце кипела лютая ярость, которая пока не нашла выхода. Поэтому одного выразительного взгляда и руки, демонстративно легшей на рукоять сабли, хватило, чтобы возмущенные охладили свой пыл. Конечно, против нас с Добраном они, может, еще что-то и предприняли бы, да только мой жест был сигналом для воинов Нифонта, также схватившихся за клинки. Пришлось грузинам отступить…

С монахами, немного напуганными нашей стычкой (впрочем, после бойни в скиту они и так потеряли душевный покой, хотя за спасение благодарили искренне), мы тепло распрощались у ворот собора на центральной площади города. Поднятые по тревоге стратиоты уже начали строиться здесь же, ровными рядами, со всем штатным оружием в руках. Восторженное, счастливое выражение их лиц растопило холодок в душе и невольно вызвало у меня улыбку. Дождавшись, пока построение закончится, я поднял руку – и негромкий гул над рядами воинов тут же стих.

– Приветствую вас, воины!

– Приветствуем тебя, стратиг!!!

Губы вновь невольно расплылись в улыбке при виде искренней радости и молодцеватой бодрости греков и немногих русичей. Поэтому я не смог говорить с ними жестко и зло, как планировал поначалу. В итоге получилось скорее пусть и строго, но торжественно:

– Стратиоты царя Ростислава! Вы храбро бились с превосходящим врагом, я горжусь вами!

Одобрительный гул побежал по рядам воинов.

– Но также вы утратили мужество при известии о моей гибели и побежали. В Древнем Риме, наследниками легионов которого вы являетесь, за такой проступок следовала децимация!

Кажется, воины несколько напряглись.

– Но мы не в Древнем Риме. И потому за это бегство наказания не последует.

Я сделал короткую паузу и, когда на лицах воинов уже появились улыбки облегчения, продолжил:

– Однако в следующий раз, если вы побежите, я лишу вас звания стратиотов. Вас – и ваших сыновей, и ваших внуков. А если враг нападет, так пусть на крепостные стены выходят ваши жены. Я верю, что за детей своих они будут биться мужественнее, чем их мужья-трусы!

Над площадью повисла тягостная, давящая тишина, и теперь мои слова разносились над ее пространством так, что каждое отчетливо слышно в любом ее уголке:

– Поймите, что бегством своим вы обрекли себя на гибель. Лишь Божья помощь в виде пошедшего в горах снега спасла вас от преследования агарян и скорой смерти под их клинками. Ибо спасающееся бегством войско уподобляется стаду бестолково мечущихся баранов, которых только догоняй да режь!

Сделав крохотную паузу, я продолжил говорить в звенящей тишине:

– Войско может отступить, организованно и под приказы командиров. Иногда такое отступление есть единственный шанс на спасение, как в тот черный день. Но и отступая, единая рать остается опасной для врага, наносит ему урон и заставляет бояться себя преследовать! Но стада беглецов никто не боится. Запомните это.

Окинув взором мрачных от стыда стратиотов, я вновь заговорил:

– Кто такой стратиг? Прежде всего человек, чья судьба находится в руках Божьих. А его воля нам неведома. Быть может, случайная стрела сразила бы меня в самом начале боя, быть может, сразит еще в будущих схватках. Но кроме стратига у вас есть и другие командиры! Это ваши десятники-лохаги, это сотники-декархи, тысяцкие-турмархи! Пока в войске жив хоть один командир, он – ваш вождь, он – ваш стратиг! А коли и он погиб, вы тут же должны выбрать своего нового вождя и слушать его команды в бою. Запомните, даже обреченная на гибель рать имеет выбор – умереть с достоинством, с честью, истребив как можно больше врагов, или же принять смерть подобно стаду скота, безропотно и безвольно!

Кажется, мои слова находят отклик в сердцах стратиотов – вон как подобрались, выпрямились, словно бы даже в плечах раздались…

– Запомните тот черный день, воины. Запомните его как урок и более не повторите своей ошибки.

В первые мгновения ответом мне была все та же звенящая тишина. Но потом тишину пронзил звонкий клич:

– Да здравствует стратиг Андреас!

И его поддержали десятки, нет, сотни возгласов! Какое-то время я слушал их, словно дивную музыку, но вскоре был вынужден поднять руку, усмиряя ликование стратиотов:

– Мне ведомо, что турмарх Никифор принял от грузинского севаста Баграта титул азнаури и теперь служит ему. Я его не виню! Не виню и тех, кто пожелает остаться здесь. Но кто по-прежнему верен мне и царю Ростиславу, кто вместе со мной желает отправиться в Тмутаракань – шаг вперед!